Истощение национальных ресурсов: сколько нефти и газа осталось в России

В эфире телевидения Общественной службы новостей участники пресс-конференции обсудили заявления представителей Министерства природы Российской Федерации об истощении национальных запасов нефтяных месторождений. Гости пресс-конференции:

• Директор Фонда энергетического развития Сергей Пикин;
• Ведущий аналитик Фонда национальной энергетической безопасности, эксперт Финансового университета при Правительстве РФ Игорь Юшков;
• Заместитель генерального директора Института национальной энергетики Александр Фролов.

Сергей Пикин: – Заявление не являются каким-то супер-тревожным. Потому что те объемы, о которых идет речь, с каждым годом не уменьшаются. То есть у нас каждый год идет прирост сырьевой базы, каждый год мы двигаем планку, на сколько еще лет осталось нефти. Мы вспомним ситуацию 70-х годов прошлого века. Тогда известные футурологи говорили о том, что нефть должна была закончиться еще до текущего уровня. Вопрос стоит вообще не про объемы запасов. Нужно делать поддержку месторождений нефти, чтобы добыча была рентабельной. Однако те объемы, о которых идет речь (50 лет – по нефти, 100 лет – по газу), это геологические объемы. Они, конечно, все привязаны к экономике.

Большое отличие текущей ситуации от 70-х годов в том, что идет серьезное изменение углеродного мирового. В то время, как даже потенциальные экономические запасы должны исчезнуть, рынки станут сильно меньше того, что есть сейчас. Климатические повестки и снижение углеродного следа – это ключевой момент, мейнстрим всех сырьевых рынков. Конечно, в перую очередь, это рынки нефти и газа.

В чем был основной мессендж?

Сергей Пикин: – Я думаю, что это, скорее, больше отчетная цифра для внутреннего потребителя. «Не волнуйтесь, у нас углеводородов очень много». Но, когда мы разговариваем с внешними партнерами, с потребителями этих ресурсов, там нужно выдавать другие мессенджи выдавать. На мой взгляд, самая оптимальная стратегия – это максимальный объем продажи того, что можно продать, понимая, что рынки будут ужиматься. По нефти мы ограничены текущими соглашениями, по газу мы ограничены спросом. Сейчас мы активно наращиваем проекты по сжиженному газу, чтобы и этот продукт максимально продавать на мировом рынке.

Есть ли смысл России добывать нефть на своей территории?

Игорь Юшков: – Как раз, вкладываться на территорию других государств, смысла нет. Зачем отдавать деньги нашим конкурентам? Часто государственные компании идет в другие страны и вкладываются там в добычу. Я не сторонник такой стратегии. Частные компании пусть делают, что угодно. По поводу заявления, важно отметить, что здесь компании дают России еще 22 года. Но это динамическая величина (то есть геологическое что-то есть под землей, мы это учитываем). Вся международная статистика исходит из того, что мы берем только те объемы, которые есть под землей, а потом рентабельно их продаем. Статистика не означает, что мы проснемся через 22 года, и у нас не будет нефти. Во-первых, мы открываем новые месторождения.

Чем дороже нефть, тем ее больше.

По газу статистика дает нам 60 лет, а по углю – несколько сотен лет. Тут, действительно, мы сталкиваемся с заявлениями со стороны ЕС. Они говорят о углеродной нейтральности. Мы видим заявления, что рынки будут закрываться. В этом плане, становится очень важно, у кого более рентабельные запасы, у кого дешевле добыть.

На территории каких стран добыча нефти носит более рентабельный характер?

Игорь Юшков: – Если мы говорим о себестоимости добычи, то та же самая Саудовская Аравия заявляет, что она копеечная. Катар вообще считает, что у них бесплатный газовый конденсат, потому что он одновременно добывает его вместе с газом, и все затраты записывают в газ, а газовый конденсат – побочный продукт. Здесь вопрос еще в том, какой бюджет верстаете. Потому что Саудовская Аравия, например, настаивает на том, чтобы цена нефти была выше 70$ за баррель. Мы, наоборот, хотим, чтобы цена варьировалась от 50 до 60. У них очень большие расходы бюджета. Да, себестоимость копеечная, но расходы раздуты так, что, если попытаться их сократить, то будет социальное возмущение. Они этого боятся сокращать свои расходы.

Будет ли увеличение проектов, связанных в биолого-разведкой, в ближайшие 10 лет?

Александр Фролов: – Биолого-разведка – это некий постоянный процесс, то есть, как было отмечено ранее, восполнение запасов. В нашей стране составляет более 100% по нефти и газу. Кроме того, разрабатываются технологии для добычи труднодоступных ископаемых. Это процесс, который не надо сокращать. Когда говорят, что у нас осталось рентабельных запасов на конкретное время, нужно понимать, что эти запасы носят и экономический, и геологический смысл. Вы не будете сразу вкладывать деньги, чтобы найти всю нефть, которая у вас есть. Необходимо придерживаться стратегии, при которой восполнение запасов чуть более 100%.

Добыли, столько же нашли, и еще чуть-чуть вернули.

Намечается дискуссия по поводу углеродной нейтральности, отказа от нефти. Буквально на днях Международное Энергетическое агентство выпустило дорожную карту по достижению углеродного нуля к 50-му году. Агентство нами недовольно, при чем не только Россией, но и ЕС. Когда говорят об углеродной нейтральности, не обязательно имеют ввиду полный отказ. Подразумевается, что вы проводите компенсационные мероприятия. Сейчас в ЕС наблюдается снижение продаж на автомобили на дизельном топливе и бензине. Но это говорит только о снижении темпов роста спроса.

Верите ли вы в то, что альтернативные источники энергии могут полностью заменить углеводородное топливо?

Александр Фролов: – С одной стороны, мы видим рост доли возобновляемых источников энергии в суммарном объеме производства электроэнергии в ЕС. Ежегодно установленная мощность ветровых и солнечных электростанций растет. 2020 год стал рекордным для этой отрасли, но это связано с мероприятиями, инвестиционными решениями, которые принимались еще до кризиса в 2019 году. С другой стороны, нужно понимать, что ЕС затевал эту историю, по моему убеждению, не исходя из гуманитарных и логических соображений. Для ЕС, который принял эту энергетическую стратегию уже в конце нулевых годов, и стал активно развивать солнечную и ветровую генерацию, этот сектор промышленного производства представлялся важной точкой роста для собственной европейской промышленности. Потому что на тот момент ЕС был одним из мировых лидеров. При текущем развитии науки и техники опираться исключительно на возобновляемую генерацию крайне проблематично.

Солнце не всегда светит, ветер не всегда дует.

При этом, можно настроить солнечных генераций, ветровых генераций с избытком. Чтобы даже при резком сокращении производства на ветровых электростанциях, мы могли компенсировать имеющимся объемом. Также этот недостаток можно компенсировать, создав систему хранения электрической энергии. Сейчас реализуются проекты по хранению промышленных аккумуляторов, но это тупиковый путь, потому что аккумулятор – это то еще экологически чистое изделие, к тому же он чудовищно дорогой. Поэтому европейцы приняли водородную стратегию. Они понимают, что это крайне неэффективный метод, с экономической точки зрения. Но водород здесь выступает, как батарея.

Есть ли смысл развивать арктический шельф?

Александр Фролов: – Уже есть действующие проекты на арктическом шельфе. Есть ряд арктических проектов, как в области нефти, так и в области газа. Это и проекты «Газпром», и проекты «Новатэк». Сейчас начал реализовываться проект «Восток Ойл», который создаст в этой арктической зоне одну из крупнейших в нашей стране провинций по добыче нефти. Это уже не перспектива, это сегодняшний день. По оценкам геологов наша Арктика не разведана на 88%. Мы имеем представление о имеющихся там ресурсах примерно на 11%.

Будет ли изменяться структура экспорта и импорта в странах?

Сергей Пикин: – Нам придется этим заниматься. На самом деле, программы экспорта на 10 лет не существует. Максимум, что мы формируем – это стратегии по отдельным отраслям. Если исходить из того, что мы имеем на текущий момент – это стратегия, утвержденная развитием нефтегазовой отраслью. В этом году будет утверждена водородная стратегия. Пока Правительство не чувствует изменений. Пока речь идет о том, чтобы продолжать добывать, развивать и поставлять наши энергетические ресурсы без каких-то существенных изменений доли на рынке. К 2035 году мы должны уже иметь определенные возможности по экспорту водорода. Основное направление, которое мы планируем – это использование наших углеводородов, чтобы на их основе создавать водород и поставлять его.

Что значит экспорт водорода?

Сергей Пикин: – Добычи водорода в природе не существует, потому что водород – это не первичный источник. Есть два способа поставки водорода. Первое – произвести водород в России и по газовым трубам передать его. Такие эксперименты есть, и европейцы говорят, что к 2040 году они готовы огромное количество газопроводов перевести на водород. Европейцы говорят о зеленом водороде, который вырабатывается с помощью электролиза из зеленых источников энергии, или какой-то другой, более грязный, так как при его производстве вырабатывается углерод. Есть еще одна система, более реальная: поставлять наш газ в Европу тем трубам, которые будут построены, а уже на выходе, у рынка сбыта, на основе химических реакций получать водород.

Александр Фролов: – Здесь двоякая история. Европейцы ухватились за эту тему по двум причинам. Одну из них я назвал: водород для них – это батарейка, которая позволит компенсировать ряд негативных свойств, присущих возобновляемой генерации. Я не видел, чтобы европейская стратегия учитывала возможность поставки водорода из России. Вторая причина – это производство оборудования для того, чтобы производить водород методом электролиза воды. Сейчас весь мировой рынок водорода составляет до 85 млн. тонн. Он применяется не в энергетике, он применяется в перерабатывающей промышленности. Порядка 80% этого водорода производится из природного газа.

Автор: Татьяна Карташова

Источник: Общественная служба новостей, 19.05.2021