К. Симонов: «Падение добычи нефти в России начнется через 5-6 лет»

Аналитики PriceWaterhouseCoopers недавно опубликовали прогноз развития добычи сланцевой нефти, который предрекает значительное падение цен на «черное золото», что сулит России потерю значительной части ВВП. С просьбой прокомментировать реалистичность такого прогноза «Росбалт» обратился к директору Фонда национальной энергетической стратегии Константину Симонову.

— Разделяете ли вы опасения экспертов PriceWaterhouseCoopers?

— Реализация этого сценария возможна только при идеальных условиях. Дело в том, что объем добычи нефти в США очень сильно завязан на ценовой фактор (внутренние цены на электричество, так и внешние — на сырую нефть). Теоретически мы можем говорить о снижении цен на нефть. Но этот вариант мы можем рассматривать, если Саудовская Аравия решит, что ей нужно идти на демпинг, чтобы сохранить свой рынок.

Часто говорят, что США откажутся от импорта нефти, та хлынет на другие рынки и вытеснит российскую. Но если взять прогнозы BP или ExxonMobil до 2030 года, они по-прежнему настаивают на том, что спрос на нефть будет увеличиваться. Закат эпохи нефти в перспективе 15–20 лет пока никто не предвидит. Даже МЭА и Министерство энергетики США таких прогнозов не дают.

Не стоит забывать, что в целом в мире спрос на энергоносители будет увеличиваться. Это первый фактор, который не надо сбрасывать со счетов. Во-вторых, объем традиционной нефти, производимой в мире, будет сокращаться. Ряд производителей будут уходить с рынка, как, например, фактически ушла Великобритания, где добыча нефти рухнула. То же самое будет происходить и с Норвегией. Это случилось бы быстрее, если бы Россия не принимала странных решений вроде разграничения «серой» зоны. Для меня это абсолютно непонятный ход.

— Почему?

— Норвегия не могла вести добычу и геологоразведку в части морской акватории. И при Медведеве мы разделили эту зону, фактически подарили Норвегии огромную часть шельфа, решив территориальный спор. После этого Норвегия, естественно, увеличила инвестиции в геологоразведку в этой зоне и стала задумываться, зачем ей участвовать в Штокмане и других российских проектах. То есть мы сами себе зачем-то создаем трудности. Никто так и не объяснил, зачем мы это сделали, какой был мотив, что мы от этого выиграли.

Есть и другая «страшилка» для производителей традиционной нефти — под названием Ирак. Это действительно, наверное, последний большой резерв легкодоступной нефти на планете. Но в целом масштаб иракского фактора тоже преувеличен. Конечно, Ирак будет оказывать влияние на рынок, добыча там будет расти. Но при этом мы тоже должны понимать, что в Ираке достаточно большие политические риски. Например, не решена проблема курдов. Как только увидели деньги, начали ссориться. И там проблем довольно много.

Некоторые сомнения есть даже по Саудовской Аравии. Ряд геологов утверждают, что она преувеличивает данные по запасам, и сомневаются, что в перспективе 20 лет она будет способна удерживать нынешние объемы добычи. Это тоже фактор, который надо иметь в виду.

Но гораздо страшнее для России не то, что в США будет рост добычи нефти. У нас скоро начнется падение своего производства. Это фактор гораздо более реальный. Если бы мы не прислушивались к прогнозам, которые говорили, что наша нефть не будет нужна, могли бы легко увеличить поставки в Европу в последние 2 года за счет иранского эмбарго. Потому что наша нефть идеально подходила для замены иранских сортов. Там даже заводы не надо перенастраивать. Но у нас этой нефти физически не было. Поэтому всю эту маржу сняла Саудовская Аравия, моментально нарастившая поставки.

— Из-за чего в России упадет добыча?

— В России по-прежнему 60% добычи приходится на Ханты-Мансийский округ. Это провинция, запущенная еще в советское время. Она дала уже гигантское количество сырья, но не может вытягивать на себе добычу десятилетиями. И добыча в этом регионе начинает падать. Альтернативы же вводятся очень медленно. У нас новые проекты, к сожалению, запускаются очень неактивно.

Во-вторых, мы медленно используем технологии увеличения нефтеотдачи с существующих месторождений. Почему это происходит? Причина одна: неразумная налоговая политика, которая не стимулирует инвестиции ни в новые проекты, ни в браунфилды (реанимацию стареющих месторождений — ред.). То есть все сводится к государственному регулированию отрасли, которое остается на довольно низком уровне.

— Однако буквально на днях в СМИ появилась информация, что Минприроды собирается либерализовать законы, расширив доступ иностранных компаний к разведке российских месторождений.

— Конечно, любые меры, направленные на привлечение инвестиций, в том числе и западных, а также технологий, являются абсолютно позитивными. Я никогда не был сторонником запрета для иностранных компаний на участие в российских проектах. Считаю это абсурдным. Нам нужно делать все, чтобы привлекать партнеров на российскую территорию.

Но вопрос в сроках и объемах. Если вы собираетесь выиграть Олимпиаду в Сочи, то надо тренироваться уже сегодня. Если вы будете раздумывать месяц-другой, начнете бегать по километру в день, раскачаетесь слишком поздно, олимпиада уже пройдет. Тут то же самое. Я про либерализацию слышу уже несколько лет. Ну и что? Неужели сложно принять решение? Тем более, что это далеко не полный выход из ситуации. К тому же, мы видим, что по шельфу никакой либерализации не предполагается, монополия государственных компаний сохраняется. Иностранцы подписывают соглашения о совместных предприятиях, но темпы реализации этих проектов пока не слишком впечатляют.

— Недавно завершились переговоры главы «Роснефти"Игоря Сечина в Китае и появились сообщения, что к разработке запасов арктических морей могут быть привлечены китайские компании.

— Есть заявление «Роснефти», что мы пустим туда китайские компании. А зачем они там нужны? У них есть технологии добычи на арктическом шельфе? Китай — великая арктическая держава? Откуда у китайцев технологии добычи в северных морях?

— У них есть деньги…

— Деньги надо привлекать, это правильно. Но, с одной стороны, «Роснефть» привлекает китайские деньги, а с другой, — категорически против появления на шельфе российских частных компаний. А разве плохо, если бы российские частные компании тоже привлекли бы иностранных партнеров и стали бы активно развивать шельфовые проекты? У нас много разговоров о развитии шельфовых проектов, но пора уже переходить от слов к делу. Не забывайте, что от первых денег до первой нефти проходит 10–15 лет. То есть если вы сегодня по-прежнему рассуждаете о шельфе, то эту нефть вы в лучшем случае получите через 10–15 лет. Времени — вот чего у нас нет.

Поэтому частичная либерализация — это минимальный набор мер, которые надо было принять еще 3–4 года назад.

— Когда в России начнется падение добычи нефти, и как быстро это будет происходить?

— В ближайшее время добыча выйдет на плато. Падения не будет, но и резкого роста тоже. Пять-шесть лет мы можем протянуть на уровне 505–515 млн тонн в год, и это будет создавать ощущение, что ничего страшного не происходит. Однако нам известны объемы инвестиций в новые проекты, и мы можем прогнозировать, что начиная с 2017–2018 годов Россия может столкнуться с падением добычи нефти на уровне 5–7% в год. Чем дольше мы будем медлить, тем больше время будет работать против нас.

Поэтому не надо бояться сланцевой нефти в США. Надо о себе беспокоиться. У нас в доме пожар, а мы все истерику разводим — ах, пришли США и нас с рынка убрали. Мы сами себя с рынка уберем, вот в чем беда.

— Ряд экспертов полагают, что сейчас России следует переориентировать потоки сырья с Запада на Восток, поскольку рост спроса идет именно оттуда. И поэтому не страшно, что в Западной Сибири будет снижение добычи, ведь есть Восточная Сибирь, где месторождения еще только разрабатываются. Когда Восток сравняется с Западом по импорту российского сырья?

— Это не совсем правильно. На экспорт на Восток идет не только нефть, которая добывается в Восточной Сибири. Сегодня Восточная Сибирь неспособна обеспечить законтрактованный объем. На экспорт Россия отправляет примерно половину добываемой нефти — около 260 млн тонн, из них 15 млн тонн идет в Китай, что-то получают еще Япония и Корея. На долю Азии в общей сложности приходится порядка 20 с небольшим миллионов тонн. Да, эта цифра будет увеличиваться. «Роснефть» пишет, что Россия может поставлять в Китай до 30 млн тонн. То есть, в принципе, Россия может довести поставки нефти в Азию до 40 млн тонн. Это ощутимо, но сказать, что эта тенденция будет быстро набирать обороты, нельзя.

— Стоит ли развивать азиатское направление, если Китай не готов платить такую же высокую цену за сырье, как Европа?

— В вопросе о ценах для Азии много спекуляций. Сейчас у России в Азии есть преимущество — восточно-сибирская нефть очень хорошего качества. Это позволило нам сформировать новый сорт нефти — ESPO, который торгуется с хорошей премией, если мы сравним его, например, с Urals. Эта нефть даже дороже сейчас, чем сорт Дубай. Поэтому у нас есть возможность продавать в Азию нефть по более высоким ценам. Но проблема заключается в том, что когда вы выходите на переговоры с тем же Китаем, он начинает жестко продавливать всякие скидки. Тут начинаются всякие фокусы. Сейчас «Роснефть» ведет переговоры с Китаем об увеличении поставок. Речь идет о возможном удвоении существующего контракта (15 млн тонн в год — ред.). Я совершенно убежден, что Китай начнет выкручивать руки на новом контракте. Тут надо внимательно следить за руками и свои интересы отстаивать.

Беседовал Владислав Кузьмичев

Источник: ИА Росбалт, 04.03.2013